Неточные совпадения
Слабо теплившиеся неугасимые
лампады бросали колеблющийся
свет кругом, выхватывая из окружающей темноты глубокую резьбу обронных риз, хитрые потемневшие узоры басменного дела, поднизи из жемчуга и цветных камней, золотые подвески и ожерелья.
Неугасимая
лампада слабым ровным
светом теплилась перед ними.
Она не отвернулась от них, она их уступила с болью, зная, что она станет от этого беднее, беззащитнее, что кроткий
свет мерцающих
лампад заменится серым рассветом, что она дружится с суровыми, равнодушными силами, глухими к лепету молитвы, глухими к загробным упованиям.
Чем больше мы подвигались, тем становилось светлее от множества зажженных
лампад и свеч; наконец, когда дошли до раки преподобного, нас охватило целое море
света.
На столе горела, оплывая и отражаясь в пустоте зеркала, сальная свеча, грязные тени ползали по полу, в углу перед образом теплилась
лампада, ледяное окно серебрил лунный
свет. Мать оглядывалась, точно искала чего-то на голых стенах, на потолке.
Яркий
свет потух, теплилась только тусклая
лампада; не знаю, кто из нас заснул прежде.
Рядом с этим сомнительным
светом является другой, выходящий из растворенной двери соседней комнаты, где перед киотом зажжено четыре или пять
лампад.
Вдруг
Гром грянул,
свет блеснул в тумане,
Лампада гаснет, дым бежит,
Кругом все смерклось, все дрожит,
И замерла душа в Руслане…
— «Ты! — закричал я в безумии, — так это все ты, — говорю, — жестокая, стало быть, совсем хочешь так раздавить меня благостию своей!» И тут грудь мне перехватило, виски заныли, в глазах по всему
свету замелькали
лампады, и я без чувств упал у отцовских возов с тою отпускной.
Посадили его в передний угол, под образа, сзади его горела
лампада синего стекла, и
свет от неё, ложась на голову старичка, синил её очень жутко.
Молчание. Опять поклоны. Неугасимая
лампада горит неровным пламенем, разливая кругом колеблющийся неверный
свет. Желтые полосы
света бродят по выбеленному потолку, на мгновение выхватывают из темноты угол старинной печи и, скользнув по полу, исчезают. Нюша долго наблюдает эту игру
света, глаза у ней слипаются, начинает клонить ко сну, но она еще борется с ним, чтобы чуточку подразнить строгую бабушку.
—
Лампад поправляю-с, — отвечала Ольга Федотовна, и в это же самое мгновение поплавок
лампады юркнул в масло, и
свет потух.
Вот священник берет жениха и невесту за руки, чтоб обвести вокруг налоя… они идут… поровнялись с царскими вратами… остановились… вот начинают доканчивать круг…
свет от
лампады, висящей перед Спасителем, падает прямо на лицо невесты…
Она схватила его за руку и повлекла в комнату, где хрустальная
лампада горела перед образами, и луч ее сливался с лучом заходящего солнца на золотых окладах, усыпанных жемчугом и каменьями; — перед иконой богоматери упала Ольга на колени, спина и плечи ее отделяемы были бледнеющим
светом зари от темных стен; а красноватый блеск дрожащей
лампады озарял ее лицо, вдохновенное, прекрасное, слишком прекрасное для чувств, которые бунтовали в груди ее...
Тихо теплилась
лампада перед стекляным кивотом, блистали золотые и серебряные оклады наследственных икон. Дрожащий
свет ее слабо озарял занавешенную кровать и столик, уставленный склянками с ярлыками. — У печки сидела служанка за самопрялкою, и легкой шум ее веретена прерывал один тишину светлицы.
А если произведение создано не без тяжелого труда, на нем будут «пятна масляной
лампады», при
свете которой работал художник.
В это время
лампада вспыхнула живее пред иконою, и
свет прямо ударился в лицо моего соседа. Как же я удивился, когда, рассматривая, увидел черты знакомые! Это был сам Иван Никифорович! Но как изменился!
Соломон разбил рукой сердоликовый экран, закрывавший
свет ночной
лампады. Он увидал Элиава, который стоял у двери, слегка наклонившись над телом девушки, шатаясь, точно пьяный. Молодой воин под взглядом Соломона поднял голову и, встретившись глазами с гневными, страшными глазами царя, побледнел и застонал. Выражение отчаяния и ужаса исказило его черты. И вдруг, согнувшись, спрятав в плащ голову, он робко, точно испуганный шакал, стал выползать из комнаты. Но царь остановил его, сказав только три слова...
Мадлена сидит у
лампады, думает, бормочет. Сквозь занавес показывается
свет фонаря, идет Лагранж.
«Ты, — говорю ей в своем безумии — жестокая, — говорю, — ты жестокая! За что, говорю, — ты хочешь раздавить меня своей благостью!» — и тут грудь мне перехватило, виски заныли, в глазах по всему
свету замелькали
лампады, и я без чувств упал у отцовских возов с тою отпускной.
Пред нею дверь; с недоуменьем
Ее дрожащая рука
Коснулась верного замка…
Вошла, взирает с изумленьем…
И тайный страх в нее проник.
Лампады свет уединенный,
Кивот, печально озаренный;
Пречистой Девы кроткий лик
И крест, любви символ священный,
Грузинка! все в душе твоей
Родное что-то пробудило...
Когда железные ступени престанут звучать под ногами моими, когда взор твой в час решительный напрасно будет искать меня на Вадимовом месте, когда в глубокую ночь погаснет
лампада в моем высоком тереме и не будет уже для тебя знаком, что Марфа при
свете ее мыслит о благе Новаграда, тогда, тогда скажи: «Все погибло!..» Теперь, друзья сограждане! воздадим последнюю честь вождю Мирославу и витязю Михаилу!
И пусть они блестят до той поры,
Как ангелов вечерние
лампады.
Придет конец воздушной их игры,
Печальная разгадка сей шарады…
Любил я с колокольни иль с горы,
Когда земля молчит и небо чисто,
Теряться взором в их цепи огнистой, —
И мнится, что меж ними и землей
Есть путь, давно измеренный душой, —
И мнится, будто на главу поэта
Стремятся вместе все лучи их
света.
Долго ходил взад и вперед Патап Максимыч. Мерный топот босых ног его раздавался по горнице и в соседней боковушке. Аксинья Захаровна проснулась, осторожно отворила дверь и, при
свете горевшей у икон
лампады, увидела ходившего мужа. В красной рубахе, весь багровый, с распаленными глазами и всклоченными волосами, страшен он ей показался. Хотела спрятаться, но Патап Максимыч заметил жену.
Погас
свет во Фленушкиных горницах, только
лампада перед иконами теплится. В било ударили. Редкие, резкие его звуки вширь и вдаль разносятся в рассветной тиши; по другим обителям пока еще тихо и сонно. «Праздник, должно быть, какой-нибудь у Манефиных, — думает Петр Степаныч. — Спозаранку поднялись к заутрени… Она не пойдет — не велика она богомольница… Не пойти ли теперь к ней? Пусть там поют да читают, мы свою песню споем…»
И потихоньку, не услыхала бы Дарья Сергевна, стала она на молитву. Умною молитвою молилась, не уставной. В одной сорочке, озаренная дрожавшим
светом догоравшей
лампады, держа в руках заветное колечко, долго лежала она ниц перед святыней. С горячими, из глубины непорочной души идущими слезами долго молилась она, сотворил бы Господь над нею волю свою, указал бы ей, след ли ей полюбить всем сердцем и всею душою раба Божия Петра и найдет ли она счастье в том человеке.
Глаза девочки растерянно скользят по иконостасу… Сурово глядят с него изможденные лики святых. При трепетном мигании
лампад в их неверном
свете кажется Вассе, что сдвигаются, хмурятся брови угодников.
Форов смирился пред
лампадами Катерины Астафьевны и ел ради нее целые посты огурцы и картофель, а она… она любила Форова больше всего на
свете, отнюдь не считая его лучшим человеком и даже скорбя об его заблуждениях и слабостях.
Вокруг царствовала глубочайшая тишина, посреди которой Синтянина, казалось, слышала робкое и скорое биение сердца Лары. По комнате слабо разливался
свет ночной
лампады, который едва позволял различать предметы. Молодая женщина всматривалась в лицо Ларисы, прислушивалась и, ничего не слыша, решительно не понимала, для чего та ее разбудила и заставляет ее знаками молчать.
В комнате наступила темнота. Только догорающий огонек
лампады, зажженной у киота, перед которым обычно молились пансионерки, обливал своим дрожащим, чуть заметным
светом фигуру господин Орлика с мешком и вереницу, состоящую из двенадцати девочек.
Неверный, едва мерцающий
свет от
лампады, падая на темный лик святого, исполнял невольным благоговейным трепетом всякого, кто проникал взорами в это упокойце.
Гаврила Семенович стал лицом к громадному образу Спасителя в массивной золотой ризе, висевшему в столовой, божественный лик которого был освещен мягким
светом литой серебряной
лампады.
Громадный иконостас с множеством образов в драгоценных окладах, осыпанных семицветными каменьями и бурминными зернами, в которых переливался всеми цветами радуги мягкий
свет золотой
лампады, спускавшейся с потолка на золотых же цепочках, занимал передний угол девичьей опочивальни, в которую мы дерзновенно проникли по праву бытописателя.
На дворе стояли уже ранние зимние сумерки, в моленной царил полумрак и
свет от
лампад перед образами уже побеждал потухающий
свет короткого зимнего дня. Мать Досифея сидела на высоком стуле, со строгим выражением своего, точно отлитого из желтого воска лица и подернутыми дымкой грусти прекрасными глазами.
Отец и мамка ходили на богомолье, ставили местные свечи, теплили неугасимую
лампаду, оделяли щедро нищих, и все с одною мыслью — отогнать от милой Насти, света-радости, того недоброго человека, который переехал ей путь к счастию супружескому.
Свет от
лампады трепетал в верхней светлице.
Две свечи желтого воска мягким
светом озаряли опочивальню юной дочери князя Василия Прозоровского, и блеск их беловатого пламени сливался с блеском
лампады, отражавшимся в драгоценных окладах множества образов в киоте красного дерева с вычурной резьбой.
Первые комнаты флигеля были пусты, последняя, занятая под спальню, была погружена в полумрак, занавеси на окне были спущены, и только
свет от двух
лампад, висевших перед киотом со множеством образов в переднем углу комнаты, давал некоторую возможность разглядеть находившиеся в ней предметы.
Вскочивший Николай Павлович быстро поддержал ее и бережно довел до стула, стоявшего в глубине церкви. В последней царил таинственный полумрак, усугубляемый там и сям мерцающими неугасимыми
лампадами, полуосвещающими строгие лица святых угодников, в готические решетчатые окна лил слабый сероватый
свет пасмурного дня, на дворе, видимо, бушевал сильный ветер, и его порывы относили крупные дождевые капли, которые по временам мелкою дробью рассыпались по стеклам, нарушая царившую в храме благоговейную тишину.
Новость и неизвестность его положения, огромный храм с иконостасом, украшенный щедро золотом и драгоценными каменьями, на которых играл
свет восковых свечей и
лампад, поражающее пение, стройный ряд монахов в черной одежде, торжественное спокойствие, с каким они молились Богу — словом, вся святость места ясно говорила за себя и невольно заставляла пасть во прах и молиться усердно. Несмотря на то, что вечерня продолжалась часа три, Михаил Андреевич не почувствовал ни утомления, ни усталости.
В сумраке, слабо побежденном таинственным
светом от
лампады, среди глубокой тишины, изредка нарушаемой вспышками светильни, смотрят на вас со всех сторон темные лики Спасителя, божией матери и святых угодников.
Горенка, в которую они вошли, напитанная смоляным запахом от стен только перелетовавших, была чистая и теплая;
свет от
лампады, теплившейся перед иконами, обдал их каким-то благодатным чувством.
Это была довольно обширная комната, две стены которой были сплошь увешаны иконами старинного художественного письма, некоторые в драгоценных окладах, а некоторые без всяких украшений, внушающими своей величественной простотой еще более благоговейные чувства… Двенадцать
лампад слабым мерцанием освещали комнату, борясь со
светом дня, проникавшим в узкие готические окна.
Свет от
лампад засиял на голом черепе его, окаймленном венцом серебряных волос.
Лампада колеблющимся
светом озаряла золотые оклады икон и бледное лицо молящейся женщины. Воинов не смутила эта молитва.
Он лишился чувств, очнулся он в узкой высокой комнате со сводчатым потолком и одним глубоким небольшим окном с железною решеткою; яркие солнечные лучи освещали скромную обстановку этого незнакомого ему жилища: деревянную скамью, несколько табуретов, стол, аналой, стоявший в переднем углу под иконостасом со множеством образов, озаренных едва заметным при дневном
свете огоньком
лампады, и, наконец, деревянную жесткую кровать, на которой он лежал.
Его разбудил шорох. В соседней палате кто-то шагал и говорил полушепотом. При тусклом
свете ночников и
лампад возле кровати Михайлы двигались три фигуры.
Свет неугасаемой
лампады, всегда горевшей в девичьей, полуосвещал сверху и это, сравнительно убогое, помещение подруги детства княжны.
Лампада колеблющимся
светом озаряла золотые оклады икон и бледное лицо молящейся женщины.
Ты ведь повсюду славен, мудрый Пеох; ты за своею
лампадой прочел все священные свитки; ты знаешь и
свет нашей истинной веры, и знаешь тоже всю ложь всех прочих учений, а мы чужих вер не знаем — мы только от чистого сердца их ненавидим.